Даже спустя восемь десятилетий мы находим неизвестные до сих пор записи с подробностями судеб и родными названиями ленинградских улиц…
Размеренный стук метронома, «ленинградский ломтик хлеба», часы, которые давно висят дома на стене, а тогда, как когда-то рассказывал дед, от взрыва сорвались со стены и не ходили на протяжении всей блокады – это все из того, что впечаталось в память ещё в детстве: нам передали память.
Уже казалось: столько десятилетий прошло, вряд ли что-то ещё не сказано. Но нежданно-негаданно – очередная находка…
Неизвестные записи
Повсюду в Ленинграде-Петербурге и там, где шли бои за Ленинград, – тысячи напоминаний о блокаде. И в семейном архиве, и в гулких коридорах Дома радио на Итальянской, где на пятом этаже в блокаду располагалась студия с метрономом и откуда звучали стихи «блокадной мадонны» – Ольги Берггольц. Что уж говорить о музейных залах…
Но на днях, в канун памятных январских дней уже нового, 2023 года, перебирая газетные вырезки в собственном журналистском архиве, увидела изрядно помятый листок – неизвестные записи. Что обидно – без подписи. Не ясно, чьи: человека, когда-то приходившего в одну из редакций, в которых работала, или принадлежат перу кого-то из родственников. А спросить, к несчастью, уже некого.
«Когда закончился учебный год в июне 1941-го, мне было 18 лет. Люди постарше ушли на фронт, а нас отправили рыть окопы. Видел, как горят Бадаевские склады, помню первые бомбёжки в Ленинграде… Когда получил повестку в военкомат на Огородникова, пошёл и был признан годным. Принял присягу. Помню, как шли пешком по берегу Невы до Невской Дубровки, откуда нас отправляли на фронт. Был зачислен в 283-й отдельный пулеметный артиллерийский батальон наводчиком миномёта. Когда ранили, отвезли в Ленинград. Пересылка на Обводном канале, храм, госпиталь – блокада… Пока лежал в госпитале, нашу часть отправили на Дальний Восток, а я остался на Ленинградском фронте…»
Дальше была война… Участвовал в прорыве блокады и полном освобождении Ленинграда.
«Кажется, не было в моей жизни ничего более важного, чем освободить Ленинград. Радовался рождению сына, но это уже потом, после страшной войны…», – признаёт автор записей, которые на этом обрываются.
Приоткрыла дверь и увидела маму – мёртвую…
Уже почти нет в живых тех, кто в сознательном возрасте был участником событий 80-летней давности. Но многое из того, о чём они вспоминали, сохранилось.
«Ко дню рождения мамы, 21 декабря 1941 года, копила сухарики. Правда, сама у себя их крала, не выдерживая голод. Только всё равно несколько крошечных накопила. Ели вместе с мамой и плакали, – это из записанных мной ещё в январе 1997 года блокадных воспоминаний Клары Васильевны Забокрицкой. – А 28 января 1942 года пошла за хлебом. Когда стояла в очереди, обнаружила, что карточек нет – кто-то украл или выронила. Боялась возвращаться домой – каждая ступенька на чёрной лестнице с трудом давалась. Тихонько приоткрыла дверь и увидела маму – мёртвую… Потом был детдом, но провожать меня туда было некому, поэтому нужный адрес на Старопарголовском проспекте не нашла. Положила на снег подушку. В ушах зазвучала музыка, снег показался лёгкими праздничными одеждами. Не было войны, и мама была жива… Меня спас детдомовский воспитатель, который вовремя оказался рядом…»
Спасён из опустевшей квартиры
Аналогична история ещё одного блокадного ребёнка, впоследствии ставшего известным журналистом и киноведом (в своё время вёл программу «Кинокадр» в передаче «Город и горожане» на «Радио Петербург»), Вадима Брусянина, которому в начале войны было девять лет.
Фото: Наталья Чайка
«От голодной смерти прежде, чем отвести в детский дом, меня спасла соседка – управдом Наталия Михайловна Королёва. Она жила на нашей лестнице, и случилось это под новый, 1943 год. Спустился к ней и попросил разрешение посидеть у неё, чтобы не оставаться одному в эту ночь… А уже на утро меня повели в детский приёмник-распределитель на Красную улицу и оттуда уже – к таким же, как я, детям, спасённым из опустевших квартир... А когда прорвали блокаду, я вместе со всеми ленинградцами был свидетелем грандиозного салюта. Это было в день полного освобождения Ленинграда от блокады – 27 января 1944 года…»
Одно время я тоже подрабатывала на радио, и доводилось бывать у него дома на Пушкинской улице, где он неизменно угощал чечевицей – говорил, что это простое блюдо казалось после блокады царским. К сожалению, этого светлого человека уже несколько лет нет в живых, но эти встречи и его рассказы о киномире разных времён помнятся.
Особенно удивительным казалось, что кинотеатры Ленинграда не работали только в самую тяжёлую зиму 1941-1942 годов – не хватало электричества. А Театр Музыкальной комедии работал – с первого дня войны и все блокадные дни…
Вся моя жизнь – Балтика
Ещё один человек, которого каждый раз в памятные дни вспоминаю, Валентин Григорьевич Портнов. Он рассказывал о засекреченном Таллинском переходе (отец Валентина был его участником) и легендарном крейсере «Киров» – знал об этом практически всё.
Фото: Евгения Дылева
Во время войны стал юнгой Балтийского флота, воспитанником стрелковой роты, и было ему тогда только семь лет. Потом долгие годы служил на Балтике – в 60-е – 70-е годы минувшего века – на том самом «Кирове».
Из личного архива Валентина Портнова
«В январе 1942 года от голода умерли в Ленинграде мама и бабушка, – рассказывал он о себе. – Остался один и наверняка бы не выжил, если бы не отец. Уже не вставал с кровати, не было сил ходить. Помню, как грохнула дверь, вошел человек в полушубке, с вещмешком за спиной. Он тогда служил командиром стрелковой роты штаба Кронштадтского укрепрайона береговой обороны Главной военно-морской базы на форте «Шанец». Позже узнал, что об умерших близких и о том, что я остался один, отцу сообщили соседи. Даже не представляю, как. Он пришел за мной, дал еды, напоил чаем, посадил на санки и вез до КПП в Лисьем носу, а потом на попутке, в Кронштадт. Там меня приняли в воспитанники роты, поставили на довольствие и даже дали задание боевое: со старинных бронированных «колпаков» наблюдать в бинокль за противником, который находился в районе Териоки (нынешний Зеленогорск). Объясняли, если замечу вспышки, надо объявлять боевую тревогу».
Часто повторял: «Вся моя жизнь – сплошная Балтика» и до самой смерти вместе со всеми служившими когда-либо на «Кирове» встречался на Морской набережной в Петербурге, возле ставшей памятником башни крейсера.
Потом все ехали на Пискаревское кладбище, где похоронены защитники Ленинграда – 86 краснофлотцев прославленного корабля, погибших 24 апреля 1942 года во время налета вражеской авиации…
Всё мечтал о памятнике участникам Таллинского перехода в Кронштадте – даже подготовил проект, эскиз демонстрировал, писал письма в инстанции, обивал пороги.
Памятник появился, но уже, к сожалению, после смерти Валентина Григорьевича. И не в Кронштадте – на форте «Красная Горка» в 2021 году. Стела с корабельным винтом установлена там, где похоронены матросы с трех эсминцев – участники кронштадтских событий 1921 года, защитники Ораниенбаумского плацдарма.
Верно ведь говорят, что история – огонь, а не остывший пепел. Мы сильны нашей памятью. Она не даёт нам права на взгляд из «раковины улитки» и вселяет надежду на мир без фашизма и войн.
Евгения Дылева
Фото: из личного архива автора
